Страж раны - Страница 36

Нет, тут должны быть и другие! Кто-то командует «этими» — подходящее слово никак не приходило на язык. Там, в Иркутске был товарищ Венцлав, с которым по крайней мере можно говорить, как с человеком. Или почти как с человеком…

Косухин заставлял себя не сбавлять темпа. Все равно, сворачивать поздно. Склон горы был совсем рядом. Степа мог уже рассмотреть длинный ряд вырубленных в скале ступеней. Подниматься в Шекар-Гомп предстояло долго, и каждый гость был превосходно виден сверху, со стороны ворот.

Степа начал подумывать, не стоит ли остановиться возле самой лестницы и подождать, как вдруг показалось, что откуда-то донесся порыв ледяного ветра. На миг перехватило дыхание. Сердце сжалось, и в то же мгновенье, Косухин понял, — ветер тут совершенно ни при чем. Из темноты вынырнули серые тени. Секунда — и три огромных пса окружили Степу, молчаливо скалясь и сверкая красноватыми глазами. Косухин замер. Собаки — или волки, понять трудно, — тоже остановились, отрезая путь к отступлению.

— Ну, привет! — выдохнул Степа. — Давно, чердынь-калуга, не виделись…

Он понял — за ним давно следили и не вмешивались потому, что он шел туда, куда его привели бы и так — ко входу в Шекар-Гомп. А вот теперь ему велено подождать…

Люди появились внезапно. Степа не понял, откуда — то ли из тени, лежавшей на горе, то ли откуда-то со стороны. Косухин взглянул в лицо первому, кто подошел к нему, и облегченно вздохнул — лицо самое обыкновенное, человеческое, к тому же косоглазое, такое же, как у монахов или тех типов в серых полушубках. У этих были такие же японские винтовки, только полушубки черные, почти как «гусарский» наряд Арцеулова.

«Тоже мне, демоны! — мелькнула успокоительная мысль. — Видать, эти монахи со страху ума лишились…»

Солдаты в черном секунду выждали, затем винтовки дрогнули, через мгновенье четыре ствола смотрели Степе в грудь. Так и подмывало поднять руки, но Косухин решил рискнуть.

— Но-но! — спокойно произнес он, расправив плечи. — Старшего, живо!

Он был почти уверен, что его не поймут, но рассчитывал на тон. Стволы винтовок нерешительно заплавали в воздухе, затем один из солдат неуверенно, по слогам произнес:

— Кы-то та-кой?

— Представитель Сиббюро! — хмуро ответил Косухин и медленно, чтобы не испугать охранников, полез в нагрудный карман. Солдаты ждали. Степа достал удостоверение, но показывать его не стал, махнул бумагой в воздухе и повторил:

— Старшего, говорю, давай! Да с переводчиком, если по-русски не понимаете.

«Чердынь-калуга» он произносить не стал. На всякий случай…

Типы в черном нерешительно смотрели на бумагу. Наконец, один из них, вероятно старший, что-то коротко бросил остальным. Винтовки опустились, один из солдат повернулся и быстро зашагал куда-то в сторону, скрывшись в густой тени. Наступило молчание.

Степа стоял спокойно, стараясь незаметно рассмотреть своих охранников. Обыкновенные азиаты, вероятно, такие же бхоты, как и все прочие. Полушубки теплые, сидят ладно, на ногах какие-то странные сапоги с меховыми отворотами, на шапках хорошо знакомый Степе знак. Только сейчас, в мертвенном свете прожекторов, свастики казались не голубыми, а черными…

Косухин хотел уже завязать разговор, как вдруг из тени вынырнул солдат в черном вместе с кем-то другим, в таком же полушубке, но без винтовки. Косухин вгляделся — лицо у этого человека было русское.

— Предъявите мандат… — голос прозвучал тускло, невыразительно. Казалось, неизвестному совершенно неинтересно, каким это образом человека из России занесло сюда. Он хотел посмотреть документ — и только.

Степа, приняв как можно более независимый вид, протянул бумагу. Тот, кто говорил по-русски, рассматривал ее долго, затем сложил, но не вернул, а сунул в карман:

— Слушаю вас, товарищ Косухин…

— Мне старший нужен, — упрямо проговорил Степа. — Ему и скажу…

— Это сверхсекретный объект, — голос оставался таким же невыразительным, словно мертвым. — Здесь ваши полномочия недействительны.

— А то! — искренне возмутился Косухин. — Ты чего, браток, не знаешь, что такое Сиббюро? Я даже командира дивизии могу снять и вот этой самой рукой порешить! Ежели я тут — значит, надо!

Все это было некоторым преувеличением, но звучало убедительно. Человек, говоривший по-русски, минуту простоял молча, затем бросил:

— Хорошо. Сдайте оружие.

— Держи! — Косухин отдал нож, торчавший за поясом. О стилете, спрятанном в унте, он предпочел умолчать.

Тот, кто говорил с ним, кивнул солдатам, и они принялись обыскивать Степу, правда, без особого пыла и, в общем, неумело. Будь на то Степина воля, он пронес бы не только стилет, но и наган.

— Пошли…

Собаки куда-то исчезли. Солдаты закинули винтовки на плечи и двинулись влево. Степа с достоинством проследовал за ними, стараясь на всякий случай запомнить дорогу.

Они прошли метров двадцать, нырнули в тень, и старший, — тот, кто говорил с ним, — резко махнул рукой. Блеснул свет, часть склона отъехала в сторону, открывая замаскированный вход.

«Это мы уже видели, — подумал Косухин. — Надо было сразу догадаться.»

Но он ошибся. В убежище, где жили монахи, проход был узким и освещался огнем масляных ламп. Здесь он казался раза в два шире и был залит электрическим светом. По стенам змеились толстые кабели, то и дело попадались какие-то щитки, сигнальные лампочки и отверстия для вентиляции.

«Этого и на Челкеле нет, — прикинул Степа, с уважением осматривая внутренность тоннеля. — Да, сила!..»

Они прошли метров сто и попали в небольшой зал, где было несколько дверей, закрытых металлическими плитами. Степана подвели к одной из них. Старший вновь сделал знак, металлическая плита разъехалась на две половины, открыв небольшую освещенную кабину. Степа шагнул первым, вслед за ним вошел один из солдат и тот, кто говорил по-русски. Металлические двери опять съехались, и Косухин почувствовал, что кабина поехала вверх.