Страж раны - Страница 21

— Ты хотел поговорить со старшим.

Косухин вспомнил.

— А вы… — начал он нерешительно.

— Я слушаю тебя…

— Ну-у… — начал Степа. — Как бы эта… Прежде всего спасибо, что выручили. Тут уж, конечно, одного спасибо мало, так, ежели чего, скажите.

— Вы — ты и Ростислав — просили о помощи и нуждались в ней. Тут говорить не о чем. В этих местах есть пословица: сделай добро — и брось в пропасть…

— А з-зачем?

— Это значит, что не стоит говорить об этом, — на лице незнакомца промелькнула улыбка. — Ты хотел узнать что вам предстоит?

Косухин кивнул.

— Что непонятно тебе, Степан? Что ты должен добраться до места, где держат в плену твоего друга и помочь ему? Это понятно?

Степа вновь кивнул.

— Что ты должен помогать в пути всем, кто в этом нуждается, даже рискуя жизнью, как рисковали, помогая тебе? Это тоже понятно?

Спорить не приходилось.

— Что тебе надо не просто спасти Наталью Берг от участи, которая, может, страшнее смерти, но и узнать, кто они, несущие погибель и страх? Что происходит в их логове, в чем их сила?

— Это… конечно, — согласился Степа. — Я и сам…

Он хотел было сказать, что давно уже собирался рассказать обо всем в Столице, добраться до товарища Троцкого и вывести всех гадов на чистую воду, но не решился. Получалось, будто он хвалится, а хвалиться-то пока нечем.

— Тогда тебе все понятно, Степан. Пойти, помочь — и узнать. А дальше — решай сам. Если решишь, что беда невелика, то пусть все идет своим чередом. Если же нет — думай…

«А чего тут думать!» — хотел по привычке произнести Степа, но осекся.

— Ты должен решить сам. Это важно. И прежде всего — для тебя.

— Это для всего народа важно! — возразил Косухин, почувствовав в речи собеседника нотки интеллигентского индивидуализма.

— Отчего ты говоришь от имени народа? — поинтересовался незнакомец, и в голосе его прозвучало то ли осуждение, то ли насмешка.

— Ну… я воюю за него, — нашелся Степа. — А ежели надо — и голову положу…

— Не ты один…

Сказано это было настолько веско, хотя и самым спокойным тоном, что Косухин сник. Человек минуту помолчал, а затем повторил:

— Истинно говорю тебе: это важно для тебя самого.

Степу так и тянуло почесать затылок, что обычно сопутствовало размышлению, но он сдержался, ограничившись тем, что потер лоб. И тут он сообразил, что незнакомец, чьи дрова они жгли и в чьем убежище отдыхали, вероятно голоден.

— Вы… эта… — начал он. — Поужинаем, а то вы…

— Ты поделился со мной огнем, — улыбнулся гость. — Иногда это важнее, чем преломить хлеб. Я не голоден, Степан…

Он замолчал. В голове у Косухина творилось нечто совершенно невразумительное, но гость уже уходил.

— Мы поговорили обо всем, Степан. Обо всем — кроме одного. За труды положена награда. Чего хочешь ты?

— Я? — поразился Косухин. Награды он был согласен получать лишь от имени трудового народа.

— За все положена награда, — твердо повторил незнакомец. — Все имеет свою цену.

— Это у вас имеет! — огрызнулся Степа, вспомнив все свое недовольство от уроков Закона Божьего в заводской школе. — Это у вас за чечевичную похлебку чего-то там отдают…

— У нас? — искренне удивился гость.

— Ну-у… — Я к тому, что мне не надо…

— Подумай, Степан…

— А, ладно! — решился Косухин. — Там, у старика, что нас прятал, дверь есть. Интересно было бы туда заглянуть. Только чтоб обратно вернуться!

— Не ведаешь, о чем просишь, — покачал головой незнакомец. — Но да будет так… Прощай, и если будет невмоготу, проси помощи — тебе помогут.

— У кого?

— Ты просил помощи возле тела Ирмана. Просил, когда падал самолет. Тебе помогли…

Косухину стало жарко. «Откуда?» — мелькнуло в голове, и вдруг его охватило странное чувство, похожее на стыд.

— Я… ну, в общем, в Бога не верю…

— Не лукавь сам с собою, Степан. Мы еще увидимся… Прощай…

Степа, все еще пораженный, едва кивнул в ответ, почему-то ожидая, что его гость исчезнет в столбе пламени или воспарит в небо. Но незнакомец, секунду постояв на пороге, быстрым шагом направился куда-то вправо, как раз туда, где лежала тропинка на Шекар-Гомп. И почти тут же звезды стали гаснуть, а из налетевшей тучи пошел густой пушистый снег…

— Что, уже утро?

Арцеулов выбрался из-под тулупа, недоуменно глядя то на Степана, то на розовеющее небо.

— Кажись… — вяло ответил Косухин. Он и сам не заметил, как просидел остаток ночи, ни о чем не думая и глядя на медленно падавший снег. Под самое утро снег перестал. И почти сразу же начало светать. Площадка перед пещерой стала гладкой и ровной, снег скрыл тропинку, протоптанную вечером и следы ночного гостя, уходящие к ручью.

— Почему вы меня не разбудили? — Арцеулов был явно недоволен. Высыпаться за чужой счет он не считал возможным.

— Спать не хотелось, — столь же вяло ответствовал Степа. — Ты лучше, Ростислав, кипятку сообрази… Пора идти.

Капитан хотел по привычке вступить в перепалку, но поглядел на Степу и решил не встревать. Он с удовольствием умылся снегом и стал разводить огонь, сожалея, что в подаренном мешке не оказалось немного чайной заварки…

…Тропу нашли сразу. Она тянулась вдоль ручья, прижимаясь к отвесной черной стене, поднимающейся сколько было глаз вверх на невероятную высоту. Ручей — или небольшая речка — протекал в глубокой узкой расщелине, а тропа тянулась как раз между ним и стеною. Она была неширокой — едва ли больше полутора метров, и вдобавок завалена снегом. В общем, идти было трудно, да и опасно, зато можно не бояться потерять дорогу, к тому же тропа вела точно на юг.